К СПИСКУ

Волженина, Е. «Радуйся, Саша! Теперь водка наша!»: [работа В. Маяковского в Окнах РОСТа] / Екатерина Волженина. - Текст: непосредственный // Родина. – 2012. - №12. – С. 114-117.

 

 

«Радуйся, Саша! Теперь водка наша!»

 

     Владимир Маяковский — уникальная личность. И до Октябрьской революции, и после неё ему удалось реализовать себя по-разному, но с равным успехом. К тому же его творчество отнюдь не ограничивается поэзией. Владимир Владимирович известен и как талантливый плакатист, иллюстратор, проявлявший исключительное внимание к художественному оформлению собственных сборников даже в тех случаях, когда не являлся автором иллюстраций или фотографий. Более того, в его жизни были периоды, когда Маяковский-художник оттеснял в сторону Маяковского-поэта.

     Художественный талант Маяковского впервые проявился при иллюстрировании им его собственных стихов. Объяснение этому легко найти в общей установке футуризма — родного поэтического течения Маяковского. Футуристическая идея слияния жанров искусства — слияния, предшествующего соединению искусства как такового и жизни, — пронизала собой всё творчество поэтов этого круга и распространилась в том числе и на такой традиционный, казалось бы, художественный продукт, как книга. Поэтому книжная продукция стала со временем одним из важнейших направлений в практике противостояния поэтов-футуристов существовавшим нормам книжно-полиграфической культуры.

     Основное предложенное ими новшество заключалось в придании исключительной значимости художественному оформлению текста. Фактически со времён изобретения печатного станка текст и его оформление вели раздельную жизнь, причём художественное оформление — каким бы изысканным оно ни было — всегда играло второстепенную роль. Футуристы выступили против этой традиции, ратуя за слияние всех, равноценных в их понимании, элементов книги в едином художественном замысле. Для достижения требуемого эффекта они широко использовали типографику (графическое оформление средствами набора, шрифта, шрифтовой композиции) и литографию в качестве основного способа печати. Причём если типографика к началу XX века прочно вошла в художественную практику поэтов Европы, то выпускать литографированные поэтические сборники первыми додумались именно русские футуристы.

     У истоков футуристической — получившей название «самописной» — книги стояли Алексей Кручёных, автор изданий «Старинная Любовь», «Помада», «Взорваль», «Утиное гнёздышко дурных слов» и других, а также Велимир Хлебников. Именно они в 1912 году совместно выпустили поэму «Игра в аду» и книгу «Мирсконца» с иллюстрациями Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова. Первопроходцы в области литографированных изданий, Кручёных и Хлебников, вполне в духе футуризма обосновывали важность собственного новаторства: «Слово всё ещё не ценность, слово всё ещё только терпимо. Иначе почему же его не облекают в серый арестантский халат? Вы видели буквы их слов — вытянуты в ряд, обиженные, подстриженные, и все одинаково бесцветны и серы — не буквы, а клейма!... Есть два положения: 1) что настроение изменяет почерк во время написания, 2) что почерк, своеобразно изменённый  настроением,  передаёт  это   настроение   читателю   независимо от слов. Так же должно поставить вопрос о письменных знаках, зримых или просто осязаемых, точно рукою слепца, знаках. Понятно, необязательно, чтобы речарь был бы и писцом книги саморунной, пожалуй, лучше, если бы сей поручил это художнику. Но таких книг ещё не было». Сохранение в печатных изданиях авторского почерка также выполняло функцию возвеличивания поэта, помогало  создавать ореол гения, что являлось неотъемлемой частью идеологии футуризма.

       Маяковский   впервые   принял участие в создании футуристической книги, работая над альманахом  «Пощёчина  общественному вкусу», вышедшим в 1912 году. «Пощёчина» не являлась литографированным изданием, а имела иное оформление. Обложка сборника была сделана из мешковины светло-коричневого цвета, название набрано крупными заглавными литерами, а в правом углу располагалась надпись «В защиту свободного искусства», выглядевшая как своего рода печать. Внешний «кустарный» вид книги являлся одним из средств фирменного футуристического эпатажа и заодно полемизировал с роскошными изданиями символистов. В том же духе нарочитого эстетического аскетизма были оформлены сборники 1913 года «Садок Судей-II» и «Требник Троих» (последний с подзаголовком «Сборник стихов и рисунков»). В «Требнике» Маяковский впервые выступил в качестве иллюстратора, выполнив пару рисунков и портрет Велимира Хлебникова. Литографии Маяковского полностью соответствовали футуристическому провокационному минимализму того периода.

     Спустя два месяца после выхода в свет «Требника» Маяковский выпустил авторский сборник стихов «Я!». Все элементы этой литографированной книги подчинялись единому замыслу — создать и популяризовать образ поэта нового типа, поэта-жизнетворца, не делающего различий между творчеством и жизнью. Первыми к такому представлению о назначении поэта пришли символисты, предпринявшие, по словам Владислава Ходасевича, «ряд попыток, порой истинно героических, — найти сплав жизни и творчества, своего рода философский камень искусства». Футуристы наследовали жизнетворческой направленности символизма, но делали это с преимущественной ориентацией на публику и с помощью большего количества технических средств. Сборник «Я!» в данном случае является наглядным примером. Название книги, отдельных произведений («Несколько слов о моей жене», «Несколько слов о моей маме», «Несколько слов обо мне самом») и их содержание составили необходимый сплав с визуальным наполнением издания — иллюстрациями и воспроизведением стихотворений почерком художника Василия Чекрыгина. Рисунок на обложке нарисовал сам Маяковский, причём это было что-то вроде автопортрета. По словам ещё одного иллюстратора «Я!», Льва Жегина (Шехтеля), на обложке были «весьма декоративно расположены какое-то чёрное пятно и надпись: В. Маяковский. «Я!». Причём это чёрное пятно, напоминавшее «растекшуюся чернильную кляксу», на самом деле имело реальный прообраз — галстук-бабочку Маяковского. Без свидетельства Жегина разобраться в том, что именно нарисовал Маяковский, было бы очень сложно: рисунок получился максимально далёким от реалистической живописи и производил впечатление некой небрежности художника, эпатировавшего в духе футуризма.

     Портрет поэта работы Льва Жегина внутри книги был выполнен в более традиционном ключе. Иллюстрации Жегина и Чекрыгина красноречиво свидетельствовали о том, что их авторы увлекались иконописью, а Василий Чекрыгин даже учился в иконописной школе при Киево-Печерской лавре. Но при этом они весьма слабо соотносились с содержанием стихотворений Маяковского. Однако ни поэта, ни его товарищей это обстоятельство, судя по всему, не беспокоило, поскольку эксперименты художников на тему древнерусского религиозного искусства хорошо вписывались в русло футуризма с его вниманием к «старине», подчас весьма условной, и постоянными попытками предъявить публике собственные исконно русские народные корни.

     Расцвет литографированных сборников футуристов совпал с пиком их популярности в 1913 — первой половине 1914 года. Маяковский же в этот самый период перешёл к типографскому способу издания своих книг, которые по сравнению с его первым сборником выглядели гораздо сдержаннее. В марте 1914-го в Москве вышла «Трагедия «Владимир Маяковский», знаменовавшая собой начало нового этапа в творчестве поэта. Как и в сборнике «Я!», в этом издании всё подчинялось идее стирания граней между поэтом и «человеком просто»; автор, образ автора и лирический герой вступали в отношения свободной взаимозаменяемости вплоть до полного слияния. Однако книгу оформили очень скромно: на обложке ничто не отвлекало от «говорящего» названия, а также имён поэта и иллюстраторов. Рисунки, исполненные в кубистической манере Владимиром и Давидом Бурлюками, соотносились с текстом произведения более традиционным образом, нежели иллюстрации Чекрыгина и Жегина в «Я!». Маяковский переходил в оформлении собственных произведений к простоте афишного стиля, не отягощавшего внешний вид книг излишними деталями. Главным образом это касалось книг, выпущенных в 1915-1917 годах, — первого издания «Облака в штанах», «Флейты-позвоночника», «Простого как мычание», «Войны и мира». Отход от стилистики литографированных сборников объяснялся главным образом созданием нового имиджа Маяковского — солидного поэта, занимавшегося серьёзным делом. Маяковский решил применять свой талант живописца на ином поприще, занявшись в годы Первой мировой войны агитационными плакатами.

     Первая мировая существенно повлияла на стилистику футуристов. Прежде их творческая стратегия, в которой немалую роль играли печатная продукция и её внешний вид, была рассчитана на шокирование публики. Война же сделала футуристический эпатаж неуместным и ненужным. Русским футуристам, в отличие от итальянских, не был свойствен милитаризм, но они не чуждались патриотизма. Владимир Маяковский в первые дни войны захотел отправиться на фронт, но не попал туда за неимением справки о благонадёжности. Тогда он нашёл иной способ принять участие в защите отечества: поэт мгновенно откликнулся на начало войны стихотворением «Война объявлена», проникнутым антимилитаристским (и лишь отчасти антинемецким) настроением. Его последующие произведения на эту тему — например, «Мама и убитый немцами вечер», «Вам!», поэма «Война и мир» — написаны в том же ключе.

     Маяковский-художник отреагировал на войну более прямолинейно. В 1914 году он вместе с авангардистами Казимиром Малевичем, Ильёй Машковым и Аристархом Лентуловым начал работать в московском издательстве «Сегодняшний лубок». Издательство выпускало открытки и плакаты военно-патриотической тематики, выдержанные в стилистике народных лубочных картинок, со стихотворными подписями Маяковского, представлявшими собой разновидность вольного народного стиха — раёшник. Плакаты для «Сегодняшнего лубка» — первый опыт Маяковского в сфере агитационно-массового искусства, впоследствии блестяще развитый им в прямых потомках «Лубка» — «Окнах РОСТА и Главполитпросвета». Маяковский не только создавал задорные шутливые подписи, но иногда и сам рисовал плакаты или открытки. В созданных в годы войны патриотических работах Маяковского не было ни малейшего намёка на политическую оппозиционность. Известен пример, когда он, по мнению исследователя русского авангарда В. Б. Мириманова, с большой симпатией изобразил Николая II. В советское время данное обстоятельство вызывало предсказуемое раздражение. Один из сборников работ Маяковского-живописца предварялся следующим замечанием: «В альбоме представлены некоторые из военных лубков Маяковского. Их было немного. Дело в том, что Владимир Владимирович не разделял шапкозакидательской идеологии лубков. Он делал их с изрядной долей иронии». Между тем в статье не уточнялось, в чём именно выражалась такая ирония, которую современники не разглядели, считая работы Маяковского образцом подлинно патриотического творчества.

     Военные плакаты поэта интересны ещё и тем, что они воскрешали и переосмысливали стилистику русского народного лубка. Многие из образцов продукции «Сегодняшнего лубка» были представлены на выставке в Петрограде в ноябре 1914-го. Произведения футуристов выглядели очень оригинальными и, по некоторым наблюдениям, выигрышными по сравнению с другими экспонатами. Обозреватель журнала «Лукоморье», посетивший названную выставку, остался доволен только лубочными картинами Маяковского со товарищи. По мнению обозревателя, плакаты, нарисованные ярко, с прекрасным чувством юмора, предельно просто и понятно, идеально подходили для агитационных целей и для массового потребителя. Ведь ум крестьянина или солдата «не разъедает критика картины, он не подходит с самомнением интеллигента, разбирающего, как нарисована пуговица на платье или как ветка на дереве, ему подобно ребёнку нужна только «зацепка», намёк на действительность, — уж он сам дорисует в душе свой художественный образ».

     Простота и использование элементов народного творчества прочно вошли в художественный арсенал Маяковского, в то время как его политическим взглядам была уготована не столь долгая жизнь. Сразу же после Февральской революции Маяковский в качестве автора рисунков и подписей к ним начал сотрудничать с издательством Максима Горького «Парус». Поэт создал лубок «Царствование Николая Последнего», где карикатурно изображены Николай II с супругой, пересчитывающие деньги, полученные казной от монополии на производство водки, и любовно обнимающие бутылки с этим продуктом. Стихотворная подпись, сочинённая Маяковским, гласила:

 

«Радуйся, Саша,

Теперь водка наша».

«Как же, знаю, Коля, я:

Теперь монополия».

 

     Лубок «Забывчивый Николай» уничижительно изображал царя, изгоняемого за пределы России.

     Показателен созданный тогда же рисунок Маяковского «Кого солдат защищал раньше и вот кого защищает теперь». Нетрудно догадаться, кого именно автор имел в виду «раньше» (привилегированные сословия во главе с царём), а кого — «теперь» (солдат, крестьян под знаменем с лозунгом «Земля и воля», рабочих с лозунгом «Демократическая республика»). Призыва к выходу из войны рисунок не содержал. В советское время этот факт объясняли политической неопытностью поэта, его излишней доверчивостью и неспособностью разобраться «в истинном характере кадетско-меньшевистской демократии». Более правдоподобным представляется иное объяснение: для Маяковского, во всяком случае в том, что касалось его деятельности как живописца, гораздо большее значение имели вопросы стилистики, нежели политики. Именно поэтому смысловое наполнение его художественных работ никогда не вступало в противоречие с идеологией власти. При этом сама художественная форма рисунков, лубков и плакатов Маяковского говорила об изменениях в обществе не меньше, чем политические лозунги. Яркое тому подтверждение — самый известный проект Маяковского-плакатиста «Окна сатиры» РОСТА.

     Над созданием плакатов «Окон сатиры» Российского телеграфного агентства и Главполитпросвета Маяковский начал работать в октябре 1919 года, с тех пор практически все подписи и существенная часть рисунков принадлежали ему. По сравнению с военными патриотическими плакатами и лубками «Паруса» ростинский стиль был ещё более лаконичен и динамичен. Сложился он не сразу — достаточно посмотреть на первое «Окно», нарисованное Маяковским, — но уверенно развивался в направлении большей, по сравнению с лубком, универсальности и схематизации. Сатирически обыгранные сугубо отрицательные или положительные чрезвычайно устойчивые образы-маски, имевшие прототипы в предшествующем творчестве Маяковского, в «Окнах» окончательно лишились индивидуальных черт и приобрели значение символов, в будущем типичных для советского плаката.

     Ростинский «рабочий» обычно изображался в виде чётко и резко очерченного красного силуэта атлетически сложенного человека в соответствующей одежде и в кепке, чаще всего запёчатлённого в движении. К фигуре «рабочего» очень близок «красноармеец»: их силуэты различались только наличием у «красноармейца» военной формы и оружия в руках. «Крестьянин» в «Окнах сатиры» РОСТА и плакатах Главполитпросвета, издаваемых в период военного коммунизма, появлялся не слишком часто: сельское население не относилось к основной целевой аудитории плакатов, распространявшихся преимущественно в городах. Но, если «крестьянин» становился героем плаката, его фигура также окрашивалась в красный цвет, была предельно обезличенной, находилась в движении. Изображение положительных героев плаката не в статичной позе, а в динамике способствовало формированию заданного образа советского человека — никогда не стоящего на месте, всё время что-то делающего. Кроме того, хорошо считываемые жесты фигур предвосхищали и дополняли энергичное сообщение, помещённое в подписях к «Окнам». Динамичность рисунков умножалась на экспрессию и императивные формы обращений к читателям стихотворных подписей, тем самым порождая двойной пропагандистский эффект.

     Главный отрицательный персонаж — ростинский «буржуй» — изображался статично, во фраке и цилиндре, он имел гиперболизированные круглые формы, лицо, прорисованное лучше, чем у положительных персонажей, но с очень неприятным, часто хищническим выражением. В виде худощавой жалкой фигурки, попираемой и прогоняемой солдатами и сознательными крестьянами, изображался «белогвардеец», независимо от того, шла ли речь о Белом движении вообще или о конкретных его руководителях.

     В число устойчивых символов попали также изображения предметов и явлений. Молот в руках «рабочего» и наковальня символизировали труд. Завод с трубами, из которых спирально, как на детских рисунках, поднимался дым, и весело бегущий пыхтящий паровоз стали «позитивными» промышленными образами. Схематично нарисованный домик — прямоугольник с треугольной крышей обычно красного и зелёного цветов — означал какое-либо «полезное» советское учреждение, к примеру, профсоюзное учреждение, баню, больницу, кооператив. О создании одного из типичных образов «Окон» вспоминал художник РОСТА Михаил Черемных: «Я как-то придумал посадить на трубу разрушенного паровоза ворону. Получилось очень выразительно. Потом все, изображая разруху, стали рисовать таких ворон». «Разруху» в «Окнах сатиры» изображали также как антропоморфное мускулистое чудовище, зачастую действующее заодно с «голодом», рисуемым в виде скелета. К отрицательным образам явлений примыкал «холод» — уродливая фигурка белого цвета, напоминающая не то снежного человека, не то рассерженного Деда Мороза.

     За набором образов, созданных для «Окон» РОСТА, можно разглядеть проступавшие черты советского революционного мифа. Мифа, строго делившего мир на «своих» и «врагов», на «хорошо» и «плохо». Мифа о светлом и справедливом будущем. Совокупность рисунков-знаков давала советским мифам настолько адекватное визуальное воплощение, что они были подхвачены и растиражированы — конечно, с некоторыми видоизменениями в сторону традиционной изобразительной живописи — поздними плакатистами, а затем и вовсе стали символами самого Советского Союза.

     О подлинном значении работ Маяковского-плакатиста даже у близких к нему современников существовали противоположные мнения. Виктор Шкловский, признавая высокую политическую ценность «Окон» РОСТА, отзывался о них следующим образом: «Наступал Деникин. Нужно было, чтоб улица не молчала. Окна магазинов были слепы и пусты. В них надо было вытаращить мысль». Роман Якобсон считал агитационные плакаты Маяковского источником халтурного заработка. Между тем политическое содержание «Окон» РОСТА не имело для Маяковского ключевого значения. Во-первых, если последовательно проследить весь его путь художника-плакатиста, нельзя не отметить, что он с удивительной лёгкостью менял идеологические установки в зависимости от обстоятельств. Во-вторых, годы работы Маяковского в РОСТА — 1919-1922 — в его поэтическом творчестве стали периодом затишья, в лучшем случае — поисков новых путей, не всегда удачных, как в случае с поэмой «150 000 000», резко раскритикованной Лениным. Это наводит на мысль, что к агитационным плакатам и рисункам Владимир Маяковский относился менее серьёзно, чем к поэзии, занимавшей всё-таки главное место в его творческом мире. Тем не менее анализ пропагандистских художественных работ поэта имеет самоценное значение. Чтобы понять Маяковского-художника, следует абстрагироваться от вопроса, с каких политических и идеологических позиций рисовал Маяковский в тот или иной период, и понять, как и для кого он рисовал.

     Характерный художественный почерк Маяковского — внедрение и переосмысление элементов народной живописи, постепенное упрощение изображения вплоть до его схематизации, создание своего рода азбуки предельно понятных и хорошо узнаваемых символов. Потенциальную аудиторию литографированных сборников футуристов и плакатов Маяковского — как эпохи Первой мировой, так и более поздних — составляли явно не одни и те же люди. Упрощение техники живописных работ явилось не прихотью поэта: оно отвечало объективным процессам в обществе, а именно его массовизации и демократизации. XX век — «век масс» — вступал в свои права. Русские футуристы, заявившие о себе до 1914 года, одними из первых в мире отечественного искусства уловили эти общественные тенденции. Отсюда их тяга к развлекательному компоненту, зрелищности, рекламированию своей продукции. Однако они творили на историческом этапе, когда деление на элитарную и массовую культуру ещё продолжалось. Мировая война, революции 1917 года, Гражданская война сформулировали определённый культурный заказ. То, что искусство становилось теперь достоянием народных масс, понимал, конечно, не только Маяковский. Но он был одним из немногих, которые сумели перестроить своё творчество в соответствии с новыми запросами стремительно менявшегося общества. Разница между автопортретом поэта с обложки сборника «Я!» 1913-го и любым из «Окон» 1919-1922 годов огромна. Эта разница — наглядное отражение перемен, произошедших в России в течение второго — начале третьего десятилетия XX века.

     Однако было бы неправильно считать, что художественное творчество Маяковского и оформление его работ эволюционировали лишь в направлении упрощения. Подобное мнение опровергают фотоиллюстрации Александра Родченко к поэме «Про это». Знаменитый художник и фотограф Родченко взялся за оформление поэмы в 1923 году, уже после создания тандема «реклам-конструктор Маяковский-Родченко», выпускавшего рекламные плакаты, признанные классикой жанра. Поэма вышла в июне 1923-го в Госиздате с посвящением: «Ей и мне». Родченко, тогда ещё только осваивавший фотографию, создал обложку и коллажи на основе фоторабот других художников. Издание поэмы явилось своего рода возрождением футуристической традиции — визуализации творческой концепции слияния жизни и искусства. Главной героиней «Про это» была реальная женщина — Лиля Брик, она же стала и главной героиней иллюстративного ряда, начиная с обложки, где название «Про это» словно короной обрамляет её голову, и заканчивая финальной картинкой к строкам:

 

Может,

Может быть,

Когда-нибудь

Дорожкой зоологических аллей

И она —

Она зверей любила —

Тоже ступит в сад.

 

     Конечно, имелись и многочисленные коллажи с Маяковским, и перенесение биографических деталей поэмы в область изображаемого — как, например, с иллюстрацией к строкам:

 

И вдруг

Как по лампам пошло куролесить,

Вся сеть телефонная рвётся на нити.

— 67-10!

Соедините! -

В проулок!

Скорей!

Водопьяному в тишь!

 

     Поэмой «Про это» сотрудничество Маяковского и Родченко не ограничилось: последовали обложки к журналу «ЛЕФ», сборники стихов — «Сам пройдись по небесам», «Сергею Есенину», «Сифилис», «Разговор с фининспектром», где иллюстрации Родченко к произведениям не просто создавали фон, а помогали раскрывать художественный замысел Маяковского.

     Фотоработы Родченко, иллюстрировавшие стихи Маяковского, критерию простоты и понятности не соответствовали. Очевидно, что Маяковский проводил градацию между своими поэтическими работами и агитационными плакатами и рисунками, которые в его творческой иерархии занимали менее значимую позицию. Соответственно, здесь переход к ориентации на массового читателя удался легче и проще. Аналогичный переход в рамках поэтического творчества также осуществлялся, но давался сложнее и до конца жизни Маяковского связывался с необходимостью становиться «на горло собственной песне».